«Мечты разлетелись в прах». Воспоминания журналиста, который 20 лет проработал в Афганистане

Никогда не забуду, как в перерыве между обслуживанием клиентов поднял глаза на телеэкран в гостиничном холле и увидел пассажирский самолет, врезающийся в одну из башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке.

С этой минуты жизнь каждого из нас больше не была такой, как прежде.

Внимание всего мира немедленно сосредоточилось на Афганистане. Правивший в нем «Талибан» обвинили в укрывательстве главных подозреваемых — Усамы бин Ладена и его группировки «Аль-Каида» (обе признаны террористическими и запрещены в России).

Уже на следующий день гостиничный холл заполнили иностранные журналисты, отчаянно искавшие любого англоговорящего человека, который мог бы поехать с ними в Афганистан в качестве переводчика.

Я согласился и таким образом навсегда сменил род деятельности.

Я не бывал на родине с детства. В начале 1990-х годов, когда после вывода советских войск воцарился хаос, моя семья бежала в соседний Пакистан.

Когда я приехал в Кабул после многолетнего отсутствия, меня поразила степень разрушения: многие здания превратились в груды камней и искореженного металла. И никакой общественной жизни — все были слишком бедны и слишком запуганы.

Сперва я работал на телевидение Абу-Даби и жил в кабульском отеле Intercontinental вместе с пятью его журналистами.

Каждое утро просыпался в страхе: во-первых, Кабул превратился в главную мишень американских авиаударов; во-вторых, всем известные аль-каидовцы и талибы постоянно входили в отель и выходили из него, слоняясь по близлежащим улицам. По ночам то и дело раздавались взрывы, и я гадал, не станет ли наше пристанище следующим.

И вот одним декабрьским утром талибы исчезли.

Уже через несколько часов у парикмахерских выстроились очереди: мужчины стригли бороды. Вместо взрывов на улицах зазвучала ритмичная афганская музыка. Моя страна будто бы рождалась заново.

Я день за днем наблюдал, как простые люди возвращались к нормальной жизни. Через какое-то время из переводчика я сам превратился в журналиста.

Я видел уничтожение коалиционной авиацией лагеря «Аль-Каиды» Тора Бора в горных пещерах на востоке Афганистана, видел сражение при Шай Коат в провинции Пактия. Всюду талибы терпели поражение.

Боевики растворились в сельских горных районах, а их лидеры бежали в Пакистан.

Вспоминая прошлое, я думаю, что Соединенным Штатам нужно было еще тогда сесть за стол переговоров с талибами и заключить мирное соглашение.

Рядовые участники движения, с которыми я говорил, все как один горели желанием сложить оружие и начать человеческую жизнь. Но американцы этого не хотели.

Складывалось впечатление, что главным мотивом вторжения в Афганистан для них было не установление прочного мира, а месть за 11 сентября.

Последовавшие за этим годы были сплошной чередой ошибок. Бедных и ни в чем не повинных крестьян бомбили и арестовывали. Готовность нового правительства отдать руководство войной в руки иностранцев создало пропасть между ним и народом.

Хорошо помню случай, когда американцы задержали на шоссе Кабул-Гардез водителя такси по имени Сайед Абазин. Его отец в недавнем прошлом был высокопоставленным и уважаемым работником авиакомпании Ariana Airlines. Журналисты доказали, что произошла ошибка, и его сына отпустили, но не у каждого имелись такие связи, и не каждому так везло.

Американцы продолжали настаивать на своем жестком подходе, приводившем к жертвам среди простых афганцев.

В очевидном стремлении не рисковать жизнями своих солдат они предпочитали авиаудары, по преимуществу с беспилотников, наземных операциям. Доверие к ним таяло, а заодно и надежда на мирные переговоры.

Конечно, были и положительные сдвиги. Я наездил тысячи километров по дорогам Афганистана и посещал в темное время суток отдаленные деревни в провинциях Хост и Пактика, не опасаясь за свою жизнь.

Поворотным моментом стал 2003 год.

Талибы восстановили силы и начали отвечать болезненными ударами.

Помню день, когда в центре Кабула взорвался грузовик, начиненный взрывчаткой. Окна в домах были выбиты в радиусе нескольких кварталов.

Я оказался на месте одним из первых. Увиденного не забуду никогда: мертвые тела и куски человеческого мяса на залитой кровью мостовой.

Дальше становилось всё хуже. Взрывы и гибель людей стали нормой жизни. Очень скоро мы поняли, что закладка бомб и нападения террористов-смертников на афганскую армию, иностранных военных и мирных жителей городов — новая стратегия «Талибана», и впереди — жестокие времена.

В ответ американцы усилили авиаудары. Под удары стали попадать любые скопления людей, показавшиеся им подозрительными, вплоть до сельских свадеб и похорон.

Простые люди начали глядеть на небо со страхом. Дни, когда можно было безмятежно любоваться восходами, закатами и созвездиями, ушли навсегда.

В одну из поездок в плодородную долину реки Аргандаб я заранее предвкушал, как увижу растущие там знаменитые гранаты. Но вместо красных плодов первым делом снова увидел кровь. Это был страшный символ того, во что превратилась страна.

«Талибан» отправил своих боевиков, чтобы завладеть долиной, армия изо всех сил старалась их отбросить.

Территория переходила из рук в руки, а мирные жители оказались между молотом и наковальней. За один день я насчитал 33 авиаудара и потерял счет взрывам бомб, заложенных талибами. Дома, мосты, оранжереи — все было разрушено.

Бывало, что причиной авианалета становился ложный донос какого-нибудь местного жителя, желавшего свести счеты с соседями или решить в свою пользу земельный спор. Из-за растущего недоверия простых людей американцам затруднительно было отличать правду от обмана, а талибы пользовались ситуацией, чтобы вбивать клин между народом и властями и привлекать новых сторонников.

Где-то в 2010 году на родину начали массово возвращаться молодые афганцы, получившие возможность учиться в Индии, Малайзии, США и Европе. Они ехали домой с искренним желанием участвовать в национальном возрождении, а взамен увидели войну, вопиющую коррупцию и вновь набравших силу полевых командиров, которым покровительствовали американцы.

Когда реальность далеко уходит от идеала, людьми овладевают цинизм и эгоизм. Всё стало дозволено.

Ландшафт моей страны обманчив.

Посторонний восхитится прекрасными долинами, остроконечными горными пиками, извилистыми речками с кристально чистой водой и маленькими деревушками. Но эти идиллические пейзажи не сулят покоя тем, кто живет здесь постоянно.

Года четыре назад я был на сельской свадьбе в провинции Вардак. Гости собрались, когда стемнело, и ужинали под ясным звездным небом. Но вдруг сверху донеслось гудение самолетов и дронов. Где-то в окрестностях началась очередная операция. Все сразу смолкли и напряглись. Я явственно ощутил нахлынувшее на людей чувство беспросветной тоски и обреченности.

Чуть позже я разделил плов, хлеб и мясо с отцом молодого талиба, недавно убитого в провинции Гильменд. Ему было всего 25, и после него остались вдова с двумя малышами.

Конечно, старик был преисполнен скорби, но меня потрясла та гордость, с какой он говорил, что сам он всего лишь скромный крестьянин, а вот его сын был хорошим бойцом и сражался за лучшую жизнь, в которую верил.

Талибы запретили исполнять музыку даже на свадьбах, людям оставалось только разговаривать, и каждый сельский праздник омрачало множество подобных историй.

Люди часто не думают о потерях «Талибана», но ведь на другой стороне тоже были вдовы, отцы, потерявшие сыновей, и совсем молодые парни, оставшиеся калеками на всю жизнь.

Когда я спросил того отца, чего он хочет сильнее всего, он ответил: «Конца войны. С нас довольно. Я знаю, какая это боль — потерять сына. Нужно прекращение огня и мирные переговоры».

Мой кабульский офис располагался в паре километров от большого военного госпиталя. Друзья и знакомые, приезжавшие из моей родной провинции Кунар, то и дело просили меня сходить с ними на опознание родных, служивших в афганских силах безопасности. Мне казалось, что вся провинция стонет под тяжестью этих гробов.

Когда американцы наконец начали переговоры с талибами в Дохе, все мы были полны надежд. Нам позарез был нужен прочный мир. Я, так же как миллионы афганцев, с рождения не видел его в моей стране.

Но скоро мечты рассыпались. Стало ясно, что обе стороны стремятся извлечь максимальную выгоду из своих военных успехов, а не договориться о будущем страны.

Первым делом правительство под нажимом американцев освободило из тюрем около шести тысяч талибов. Это преподносилось как первый шаг к постоянному и устойчивому прекращению огня.

Вместо этого мирный процесс был омрачен нарастающей волной убийств. Самых способных и заметных журналистов и юристов расстреливали на пороге их домов — в Кабуле и других местах.

Я присутствовал на военном совещании, где большой полицейский начальник внезапно обвинил американцев в ведении переговоров с врагом и предательстве союзников.

«Это удар нам в спину!» — зло сказал он. Чувства боли и обиды разделяли многие.

Один мой бывший одноклассник состоит в «Талибане». Последние 20 лет мы продолжали общаться, хоть и придерживались разных взглядов. Встретив его на свадьбе, я заметил, что его позиция ужесточилась, и понял, что конфликт действительно разделил нас.

Он едва говорил со мной. Это был уже не тот парень, с которым мы играли в крикет и объедались апельсинами в Пешаваре. Думал ли я когда-то, что мы станем врагами?

У него тоже началось с личной утраты. Его отец, брат и дядя погибли в результате авиаудара из-за чьего-то ложного доноса и неточных разведданных.

Как бы ни были разделены, я надеюсь на примирение. Но это далекая перспектива.

Я вел репортажи из провинциальных центров, без сопротивления сдававшихся талибам. Но никак не думал, что они возьмут Кабул, да еще так скоро.

За сутки до этого я разговаривал с правительственными чиновниками, которые уверяли, что военные удержат столицу, и надеялись, что американцы обеспечат воздушную поддержку. Они толковали о мирной передаче власти и коалиционном правительстве.

На следующий день президент Ашраф Гани улетел на вертолете, и талибы взяли столицу.

Все боялись. И я понял, что и надо мной нависла прямая угроза.

Я захватил две смены одежды и укрылся с женой, маленькой дочерью и родителями в месте, которое по понятным причинам не назову. Это мой город, я знаю в нем каждый дюйм, и еще недавно не поверил бы, что он станет для меня опасным.

Мою дочь зовут Сола, что на нашем языке значит «мир». Мне страшно думать, какое будущее ее ждет. Все наши мечты и планы разлетелись в прах.

По пути в аэропорт я подумал, что покидаю родину уже во второй раз. Мне вспомнилось все пережитое за 20 лет — работа, военная передовая, поездки, встречи.

В аэропорту стояла длинная очередь желающих улететь. Но я приехал не за тем, чтобы сделать о них материал. Я был одним из них.