Проблема прошлого в том, что на него смотрят из будущего. Причем не просто так глядят, а пристально. Будущее надевает очки с политическими цилиндрами — и, ну рассматривать, что там было.
И вдруг оказывается, что ты — пожилой, разумеется, но все-таки не до конца неандертальский человек — участвовал в некоем событии историческом. И сегодня какие-то люди рассказывают тебе — это бог бы с ним — но и твоим детям, и их молодым друзьям про то, зачем ты в этом самом прошлом был, что делал и как себя вел.
Это я к чему? На прошлой неделе вспоминали ГКЧП, путч 1991 года… И чего-то так мне стало обидно. Историкам, а также людям таинственной профессии «политолог» — им, разумеется, известно, что это был за путч, зачем он был и к каким привел результатам. И за всеми этими «умными» разговорами, за бесконечным стравливанием каких-то мифических патриотов с еще более мифическими либералами — как-то исчезла суть происходящего. Не «уроки» и прочее «бла-бла-бла», а суть того, что, собственно говоря, случилось тогда, и как тогда — не теперь, а тогда — воспринималось происходящее.
У всех нас было ощущение, что мы вершим историю
В 1991 году я трудился в редакции газеты Президиума Верховного Совета РСФСР «Россия». Издание находилось в Белом доме — в том самом, где работал Ельцин «со товарищи» и защищать который пришли тысячи москвичей.
И вот прихожу я на работу 19 августа 1991 г. и удивляюсь, что Белый дом охраняется как-то чересчур, как нынче бы сказали — «круто»: много вооруженных людей. В редакции мне говорят, что наша газета — как и все остальные — закрыта, президент Горбачев отстранен от власти, к власти пришло ГКЧП во главе с Янаевым. Поверить в это поначалу невозможно. Но приходится.
А дальше начинается трехдневная война: Ельцин против ГКЧП. А на самом-то деле: будущее против прошлого.
Мы все время ждали танков. Мы ждали газовой атаки. Мы ждали, что нас будут уничтожать силой. Мы всерьез были готовы погибать.
Сразу после путча газета «Россия» издала сборник документов «Черная ночь над белым домом». Эта брошюра хранится у меня дома как реликвия.
«Всем находящимся в здании рекомендовано не подходить близко к окнам, опустить жалюзи… Группа одетых в штатское лиц пытается организовать потасовку вблизи главного входа. Силами окружающих, а также добровольцев отряда самообороны инцидент быстро погашен… Специалист дает советы о том, что делать при применении газов против гражданского населения… Для защиты каждого окна выделены два человека, получившие приказ стрелять без предупреждения при попытке насильственного прорыва в здание…»
Это будущее знает, что никакого штурма Белого дома в 1991 году не было. Ни газов, ни пуль. Но мы-то этого не знали! Мы понимали, что прошлое опять хочет взять власть силой (оно, прошлое, так привыкло), но мы ему не позволим. Мы хотим другой, прекрасной, жизни, которая непременно наступит, как только мы его, прошлое, победим. И — да! Мы верили в это. И кто нас может упрекнуть этой верой?
И когда я сегодня читаю, что, мол, Ельцин пил все три дня, я думаю: как же быстро все забывается. Дело в том, что в те три дня в Белом доме все были вместе. Не было такого: вот Ельцин, а вот — народ. Мы видели Бориса Николаевича не только, когда он был на танке. И примчавшийся Ростропович, и приехавший Шеварднадзе, да и все мы встречались с Ельциным. Тогда, в 1991 году, это тоже казалось невероятным: власти можно пожать руку…
Мы выпускали листовки на ксероксе и кидали их в толпу защитников Белого дома. Толпа становилась все больше и отчаянней. Я выпустил множество книг, спектаклей, не счесть, сколько я провел телепередач… Но никогда — ни до, ни после 1991 года — я не видел, чтобы люди так нуждались в слове. Мы понимали, что вершим некое историческое дело. Представить себе не то что Ельцина, а кого-нибудь из нас пьяными было невозможно. Даже когда становилось очень страшно, особенно ночью. И — да: у всех нас было ощущение, что мы вершим историю. Мы воюем за прекрасное, справедливое завтра.
Защитники Белого дома 1991 года были честны и искренни. Мы не знали тогда, что через два года здесь же, у Белого дома, разыграется совсем иная история
Вообще, сам приход тысяч людей к Белому дому был удивителен. Никакого тебе интернета, никаких социальных сетей. По телевизору — бесконечное «Лебединое озеро»… А люди шли и шли, шли и шли. Перестройка нас сильно раскачала: и мы уже совсем не хотели, как раньше. Мы не думали тогда, как именно будет в будущем. Мы очень хотели, чтобы было по-другому. И за это «по-другому» готовы были воевать.
В брошюре документов — стихотворение Евгения Евтушенко, написанное прямо 19 августа:
Этот день — он воспет будет песнями с сагами.
Мы сегодня — народ, а не просто кем-то обманутые дураки.
И сегодня приходит на помощь парламенту нашему Сахаров,
протирая застенчиво треснувшие очки.
Никакие, самые-пресамые историки и политологи не отнимут этого ощущение единения с народом. Это было невероятно. Это то, что не отнять никаким последующим событиям.
Защитники Белого дома 1991 года были абсолютно честны и искренни. Мы не знали тогда, куда повернутся события и что через два года здесь же, у Белого дома, разыграется совсем иная история.
Мы молились на свободу и боролись за нее. Опошлять сегодня эти события всякими выдумками — отвратительно. Мы не боялись будущего. Мы знали, что оно будет прекрасным. У будущего, правда, на этот счет было иное мнение, но мы тогда его не знали.
Это были дни, когда мы почувствовали себя людьми. Это ощущение формирует, чтобы с ними — с нами — ни происходило в дальнейшем.
Источник: Российская газета