150 лет назад, 7 сентября 1870 года, в уездном городе Наровчате, который ныне превратился в село, родился мальчик, названный в честь Александра Невского. Названный не без тайной надежды родителей, что когда-то он станет прославленным генералом. Надежды, в общем, оправдались, но немножко не так, как предполагалось. Как именно, скажет фамилия новорождённого – Куприн.
В принципе, даже если отвлечься от того, что Куприн окончил военную гимназию, потом юнкерский корпус и четыре года служил офицером, то есть вынести за скобки всю его военную биографию, всё равно выйдет, что он остался в истории как «генерал от литературы».
Скажем, Лев Толстой, весьма скупой на похвалы, даже поэмы Пушкина временами считавший «ужасной дрянью», о Куприне отзывался с восторгом и даже почтением: «Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна. Куприн — настоящий художник, громадный талант. Поднимает вопросы жизни более глубокие, чем у его собратьев». Если этого мало, то можно призвать в качестве свидетеля первого русского нобелевского лауреата по литературе, удивительно ехидного и злоязычного Ивана Бунина, который почти всех своих собратьев-современников не ставил ни в грош и считал бездарными выскочками. О ровеснике Куприне он отозвался так: «Куприн по своей талантливости… Нет, надо сказать сильней – большой талантливости!»
Основатель современного искусствознания, итальянец Джорджо Вазари, в середине XVI столетия написал программный труд «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих». На русский язык эта книга была переведена преступно поздно – только в 1933 году. Именно поэтому у нас сложилась излишне сусальная традиция биографий знаменитостей. Дело в том, что Вазари считал долгом честного писателя собирать самые интересные, самые хуковые слухи о частной жизни своих персонажей. С тех пор на Западе это стало мейнстримом. А у нас – нет. И совершенно напрасно, потому что отечественные знаменитости, в том числе и литературные, в плане различного рода «художеств по жизни» легко уделывают западных конкурентов.
На этой ниве – во всяком случае, если брать классиков – с большим отрывом лидирует Куприн. Да, Александр Грибоедов мог въехать на коне в бальную залу во время танцев, а также пробраться к органу польского костёла и во время мессы заиграть «Камаринскую». Да, Иван Тургенев прославился чуть ли не вооружённым бунтом, когда с ружьём в руках «препятствовал передаче купленной крепостной её законному владельцу». Да, Николай Помяловский пил до изумления, паралича и бреда. О том, что вытворял «наше всё» Александр Пушкин, написаны многотомные исследования.
И всё же Куприн даже в этом славном ряду стоит наособицу.
О его сражениях с зелёным змием трубила вся пресса начала XX столетия. И, надо сказать, тут было о чём трубить. Хмельные выходки Куприна отличались каким-то особенным лихачеством и пронзительной драматургией. Вот, например: «Писатель Куприн приткнул вилкой баранью котлету к брюху поэта Рославлева, при этом стал ее резать и есть, после чего оба плакали…» Старания прессы даром не прошли. О специфическом алкогольном юморе Куприна стало известно в самых высших эшелонах власти, о чём свидетельствует один любопытный эпизод.
Осенью 1904 г. писатель решил обосноваться в Балаклаве. Купил большой земельный участок, рассчитывая впоследствии построить там дом. А пока жил на улочке, которая ныне носит его имя. И водил знакомство с местными рыбаками, которые пили тоже не напёрсточками. В один из таких прекрасных дней Александр Иванович, будучи в приподнятом состоянии духа, отправляется на местный телеграф и посылает телеграмму императору Николаю II: «Балаклава объявляет себя свободной республикой греческих рыбаков. Куприн». Тогда раскручивался маховик первой русской революции 1905 года, так что поступок, мягко говоря, нерядовой, и последствия могли быть самыми печальными. Однако всё обошлось – в ответ пришла телеграмма: «Когда пьешь, закусывать надо. Столыпин».
Часто бывает, что алкоголь губит писательский талант. Часто, но в случае Куприна эта закономерность даёт осечку. Произведение, сделавшее его всероссийской знаменитостью, «Поединок», могло бы увенчаться совсем иным финалом – с полагающимися душевными метаниями главного героя перед дуэлью, с раздумьями в стиле «что же будет с Родиной и с нами», с аллегорическим описанием природы и прочими литературными интересностями.
Но оно оканчивается блистательным ходом. Писатель передаёт слово одному из героев, штабс-капитану Дицу. Армейский рапорт по инстанции и сухое, холодное описание смерти: «Ранен в правую верхнюю часть живота… Через семь минут скончался». Идеальная концовка. Краткая, жуткая, щемящая. Критики в восторге.
Фокус же в том, что «Поединок» Куприн вымучивал. Писал под надзором строгой жены, которая устанавливала норму выработки, читала написанное, и только потом отпускала мужа погулять. Но с условием – ни капли до окончания всей работы.
Именно жажде Куприна мы обязаны появлением этого филигранного приёма. Ему попросту было невмоготу писать последние главы так, как полагалось по заранее приготовленному плану. Поэтому вместо многословия, вместо метаний и терзаний – полторы странички армейского рапорта. А дальше – вышибленная дверь, долгожданная чарка, и гори оно всё синим пламенем. Но на выходе – шедевр.
Источник: АиФ