Егор Егорович Лазарев (1855-1937) — один из основателей партии эсеров, член Учредительного собрания, в 1918 г. — министр просвещения самарского антибольшевистского правительства, Комитета членов Учредительного собрания. Обосновавшись в 1919 г. в эмиграции в Чехословакии, он вплоть до своей кончины продолжал активно заниматься общественно-политической и издательской деятельностью. За свою долгую жизнь Лазарев оставил много крайне любопытных воспоминаний, дневников, писем, черновиков статей и других документов, которые хранятся в отечественных и зарубежных архивах (РГАСПИ, ГА РФ, РГАЛИ, ЦГА Москвы, Национальный архив в Праге и др.). Большая часть литературного наследия этого незаурядного человека до сих пор остается неопубликованной, в том числе и архивный документ, который мы предлагаем вниманию читателей «Родины».
Это фрагменты так и не опубликованного фельетона Е.Е. Лазарева «Рыцарский турнир», написанного им в начале 1924 г. В основу фельетона Лазарева легли острые дискуссии, развернувшиеся на страницах популярной эмигрантской газеты «Дни» между бывшим главой Временного правительства Александром Федоровичем Керенским и известным публицистом и политиком Василием Васильевичем Водовозовым1. Используя конкретные примеры из истории революционного прошлого России и Западной Европы, Лазарев оценивает взгляды обоих участников дискуссии.
В.В. Водовозов. Фото: ГА РФ. Ф. 539. Оп. 2. Д. 260. Л. 1.
По мнению автора фельетона, позиции Водовозова выглядят как сугубо идеалистические, донкихотские, а значит, неприменимые к реалиям революционного времени. Такие сатирические эпитеты и критические оценки были вполне характерны для эсеровской риторики тех лет по отношению к крайне правому неонародничеству, убежденным поборником которого всегда являлся Водовозов. В несколько ином ракурсе в фельетоне выглядит другой «рыцарь турнира» — Керенский, к которому Лазарев всегда относился с симпатией как к человеку и политику. Заметно, что ему больше импонирует защита Керенского, но автор не сбрасывает со счетов ошибки Временного правительства и факты действительных нарушений демократических завоеваний Февраля 1917-го.
В конце текста Лазарев не упускает случая обозначить и собственную позицию. С его точки зрения, февральские «избирательные нарушения» и прочие «мелкие» перипетии вроде запрещения черносотенных газет или крестных ходов уже являются перевернутой страницей истории. В его понимании гораздо опаснее выглядит сложившаяся ситуация в Советской России, оказавшейся, по мнению эмигранта, несчастной заложницей большевистского режима.
Документ хранится в фондах ГА РФ. Публикация осуществлена с учетом требований современной орфографии и пунктуации.
Е.Е. Лазарев в 1926 г. в Праге. РГАСПИ. Ф. 274. Оп. 3. Д. 99. Л. 34.
Е.Е. ЛАЗАРЕВ
Рыцарский турнир
В № 347 «Дней»2 от 29 декабря только что истекшего года произошло любопытное столкновение двух дружественных держав Василия Васильевича с Александром Федоровичем3. Фамилий не привожу в подражание Гоголю.
Скрещенные рапиры*
Нападал Василий Васильевич, Александр Федорович защищался. Яблоком раздора послужило местоимение «мы».
Удары и ответные репарации производились с такой рыцарской деликатностью, что неопытному идеалисту даже боязно выступать в качестве арбитра: а ну как скрещенные рапиры двух рыцарей соединятся и начнут тыкать в параллельном направлении в корпус непрошеного свидетеля.
К сожалению, не могу утерпеть, чтобы не подставить ланиты4. Я был невольным свидетелем первоначального взрыва негодования В.В. на «неполную правду» в «Днях» от 16 декабря, где было сказано:
«Мы хотим свободы для себя». Но не хотим, не хотели и не будем хотеть… затыкать рот монархистам и всяким другим нашим врагам. «Об этом говорит в особенности та историческая минута, которая длилась от падения царского до воцарения большевистского самодержавия, когда вся Россия громогласно являла свою свободу».
Дело было за обедом. В.В. так волновался, что я боялся, что он перепутает соль с перцем и сметану с горчицей. Мне хотелось его успокоить.
— Почему это вас так волнует? — спрашиваю я В.В.
— А как же… говорит В.В. — «В общем и целом это, конечно, правда. Но это не вполне правда, и нужно иметь мужество в этом сознаться».
— Как? Неужели в эту «историческую минуту» не было по горло достаточно свободы? — спрашиваю я.
— А вы забыли, — отвечает В.В., — что 27 или 28 февраля петербургский Совет рабочих депутатов постановил запретить огульно всю черносотенную печать. Это была одна из первых, если не первая, общеполитическая мера Совета рабочих депутатов, мера глубоко несчастная и даже нецелесообразная: при тогдашнем настроении общества черносотенные газеты, всегда нуждавшиеся в субсидиях, и без запрещения были обречены на гибель.
— Но пощадите, В[асилий] В[асильевич]. Почему вас волнует эта временная и вполне естественная мера со стороны революционного Совета рабочих — в момент, когда на улицах текла кровь, когда впереди этому пролитию не предвиделось конца? Ведь это было, сами же говорите, — 27 или 28 февраля, когда печатное слово было важнее и сильнее пулеметов и пушек. Вся Россия с напряжением ждала, чем кончится произошедшее столкновение. Вся Россия была склонна думать, что революционное движение будет подавлено. Было чрезвычайно важно дать знать по всей России, что революция взяла верх, что власть в руках восставших и что черносотенные помои, разносящие ложь и клевету, не потекут больше из их казенных притонов. Эта мера необходима была в тот момент чисто стратегически. И волноваться по этому поводу в конце 1923 года, когда Россия начисто уничтожена, всякая свобода печати, всякие свободы при безраздельной власти коммунистической партии, мне кажется, по меньшей мере, несвоевременно…
Празднование победы Февральской революции в Воронеже.
Глупости Февральской революции
Я не сказал В.В., что эти запоздалые ламентации5 по поводу огорчения, причиненного черносотенцам в первый же день революции, смахивают на трогательную сентиментальность, или попросту на рыцарское донкихотство. В.В. был слишком взволнован при воспоминании о революционной нетактичности рабочих 27 февраля.
Чтобы успокоить В.В., я согласился, что Совет рабочих депутатов на своем веку наделал столько основательных глупостей, что было бы грех наваливать на него еще сомнительные грехи. «И почему Вы не довольны «Днем»? — спрашиваю я…
«А вот полюбуйтесь, — говорит В.В., — тут стоит «МЫ». Ведь в редакции состоит Александр Федорович, а он был в то время товарищем председателя Совета рабочих депутатов. Он не может не нести за него известной доли ответственности. Голосовал ли он за это постановление, НАПРАВЛЕННОЕ ПРОТИВ СВОБОДЫ СЛОВА, я не знаю, но, во всяком случае, он ничего не сделал для того, чтобы предупредить его».
Я из всех сил старался если не оправдать, то хоть ослабить прегрешения Александра Федоровича, указывая, что в настоящее время нет такой на свете моськи направо и налево, которая не вешала собак на нем и на партии эсеров. Василий Васильевич даже согласился, что Совет рабочих депутатов действительно систематически вставлял палки в колеса Временного правительства, где восседал А.Ф., и в то время был силой, с которой нельзя было не считаться.
Петроград. Февральская революция победила.
Романовых жалко?
Я уж думал, что буря миновала и В.В. примирился с А.Ф. Но я жестоко ошибся: В.В. не мог простить никакой революции и ни при каких условиях — «постановления, направленного против свободы слова».
Перчатка была брошена, и в субботу, 29 декабря, произошла рыцарская схватка.
Для психологии нашего времени инцидент характерный. С позволения редакции я восстановлю его вновь.
Газета «Дни». N 347 от 29 декабря 1923 г.
К предыдущим обвинениям в своем письме в редакцию Василий Васильевич прибавляет ряд новых, не менее тяжких. «Запрещение газет в начале революции — факт не единичный. И позднее запрещались, и уже непосредственно правительством (в коем неизменно заседал А.Ф.), газета Бурцева6 «Новое время» и др. Были случаи разгона и ареста (Horribile dictu7) участников монархических манифестаций, — случаи тем более печальные, что эти манифестации при полной свободе своим жалким бессилием гораздо более говорили бы о торжестве революции, чем при запрещении и разгоне».
Вот ведь какие бестолковые эти революционеры: вместо того чтобы провоцировать монархические манифестации, а они их разгоняют.
«Бывали случаи запрещения крестных ходов и т.п.». Но всё это, оказывается, мелочь, сравнительно с еще более убийственным «фактом».
В Совещании по выработке закона о выборах в Учредительное собрание к статье законопроекта, устанавливающей всеобщность активного и пассивного избирательного права, был приложен один ограничительный пункт:
«Члены бывшего императорского дома не могут быть избираемы».
Мотивируя это ограничение, продолжает В.В., его сторонники говорили:
— Дозволить выступать кандидатами членам дома Романовых — значит дозволить пропаганду восстановления монархии, а дозволить ее нельзя.
Всё Совещание восстало против ограничения и еще горячее — против его мотивировки, и только 4 или 5 голосов поддержали его. Среди 4 или 5 лиц, был, конечно, большевик, но был и социал-демократ, и социалист-революционер8.
Но всего печальнее, — продолжает В.В., — что это ограничение, почти единодушно отвергнутое Совещанием, было включено в закон о выборах Временным правительством, во главе которого стоял тогда Керенский». И вот, группа лиц, за которыми не значилось никакого преступления, которые не были осуждены или хотя бы привлечены к суду, были лишены права голоса (в окончательной редакции также и активного) только за то, что их можно было подозревать в несогласном с соображениями тогдашнего правительства образе политических мнений.
Все изложенные мною факты и некоторые другие… были печальными проявлениями большевизма в февральский период.
«Эти факты, — говорит в заключение наш рыцарь без страха и упрека, — мешали мне подписываться под чрезмерно восторженными оценками «ослепительного блеска» периода с февраля по октябрь».
Мечтатели против реалистов
Я прошу извинения у многоуважаемого Василия Васильевича за слишком длинный плагиат. Но его философия права во время революции, его понятия о свободах и функциях государственной власти так характерны для недавнего, но, увы безвозвратно канувшего в вечность «ослепительного» периода с февраля по октябрь 1917 г.
Мартовская9 революция выдвинула вперед два типа интеллигенции. Одни — идеалисты и мечтатели, для которых и революция кончилась и которые поэтому после падения самодержавия шли без оглядки влево и смотрели только на небо. Другие — реалисты и материалисты, для которых революция еще только началась, которые с дьявольской настойчивостью и искусством уцепились человечеству за брюхо и для его спасения стремились сделать ему основательное кровопускание. Первые ценили политические свободы сами по себе. Для них хозяйственное строительство было делом мирного творчества добрых чувств и холодного рассудка. Они не торопились преступить к реализации намеченных целей: им всё казалось, что не всё еще достаточно идеально подготовлено: при обсуждении системы выборов в Учредительное собрание все системы были изнасилованы, все возможные и невозможные хвосты к ней приставлены. И все-таки усмотрели несовершенство: стали для разных категорий опускать избирательный возраст чуть не до детского возраста. Все стремились к идеальному равенству. В этой погоне за идеальным равенством люди потеряли чувство реальности. К этой категории принадлежало большинство эсеров и искренних демократов. К этой же категории принадлежал и каким-то чудом до сих пор принадлежит наш высокоуважаемый Василий Васильевич. Похвальная вещь быть мечтателем и идеалистом, но государственному деятелю не годится, вредно.
Государственная власть имеет своим назначением защищать интересы целого, благо общее, материальную и духовную культуру страны от злоупотреблений со стороны отдельных людей и отдельных общественных групп, как бы они ни были велики. Если она не отвечает своему назначению, то ее удаляют мирным или революционным путем. Но там, где существует сложная общественная организация, связанная со сложной кооперацией действий, согласование отдельных воль и индивидуальных поступков с задачами и интересами целого необходимы, а в государственной организации — ОБЯЗАТЕЛЬНО, т.е. может и должно быть достигнуто ПРИНУДИТЕЛЬНО.
Государственный деспотизм царского режима и особенно большевистский деспотизм, с его варварским, первобытным абсолютным поглощением личности государством, вызвали пагубную реакцию в сторону крайнего сепаратизма, аполитизма и анархизма, требующих невмешательства государственной власти в действия или поступки отдельных лиц или групп. Понятия о государстве и политических свободах стали искажаться. С одной стороны, в государстве стал отрицаться абсолютно необходимый атрибут ПРИНУЖДЕНИЯ, с другой — политические свободы стали пониматься, как ничем не ограниченная свобода действий каждой личности. Между тем политическая свобода состоит именно в обязательном, т. е. принудительном согласовании интересов личности с интересами общества, согласования воль и поступков отдельных лиц с требованиями общего блага. Только наличность принудительной общественной власти обеспечивает общественный порядок и гарантирует права каждой личности, в пределах предоставленных для всех свобод, от нарушения их со стороны других членов общества или целых общественных групп.
Другое дело, кто определяет, в чем заключается «общественный порядок» и «общее благо». Их определять могут: или отдельная каста, сословие, класс или отдельные группы и лица. Так создавались в истории теократии, аристократии, плутократии, олигархии и монархии. Во всех этих формах прав государственного правления естественно «общее благо» ограничивалось пределами касты, сословия или класса.
Петроград. Февральская революция победила.
Принуждение к демократии
Очевидно также, что для социалистов, отстаивающих интересы целого общества или народа, не может быть другой формы правления, кроме ДЕМОКРАТИИ, а для установления общественного порядка и законов страны не может быть другого способа, кроме всеобщей подачи голосов.
При демократии государственная власть должна охранять порядок, установленный общей волей, с такой же зоркостью и неукоснительностью, как и всякая другая власть.
В первый момент взрыва февральско-мартовской революции приостановка или закрытие всех черносотенных органов Совдепом или Временным правительством были вполне целесообразны, раз оно стало возможным. В этот момент дело шло не о принципе, а о стратегическом ходе в момент напряженной борьбы на жизнь и смерть с историческим чудовищем, с самодержавием. Теперь хорошо через 6 лет предвидеть и предсказывать течение тогдашних событий, говорить, что было целесообразно и что нецелесообразно. Но в тот момент члены Совдепа не могли быть больше энтузиастами времен объявления конституции в октябре 1905 г. Когда Пуришкевич целовал еврейскую Тору, а еврейская Тора целовала Пуришкевича… 10 Кровавый опыт октябрьской конституции11 был слишком памятен.
Нет, 27 и 28 февраля 1917 г. на протяжении чудовищного фронта стояло до 10 миллионов солдат под командой сотен царских генералов и десятков и сотен тысяч штаб- и обер-офицеров, именем царя поставленных и принесших ему присягу на верность. Петроградское торжество казалось всем очень ненадежным, висящим на волоске. Достаточно было дивизионному генералу быстро двинуть свою часть к Петрограду с ближайшего фронта — и вся «революционность» Петроградского гарнизона разлетелась бы прахом. Ведь в действительности то, что произошло тогда, произошло только благодаря безграничному тупоумию прогнившего самодержавия.
И Александр Федорович правильно в своем ответе В.В. говорит, что «кроме ошибок одних и преступлений других была еще и ИСТОРИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА, вне которой нельзя судить даже о самых маленьких деяниях человеческих». «И прежде всего, нельзя к революции подходить с меркой обычного времени». Он, далее, напоминает Василию Васильевичу, что «ведь в Совете сидели врасплох событиями захваченные люди, для которых исторически уже ушедшее в небытие казалось еще живым выразителем той ненавистной силы, которая еще вечером 26 февраля была, казалось, всемогущей в целой ими ереси».
Из последнего соображения можно заключить, что Александр Федорович с Василием Васильевичем 27 февраля не были захвачены врасплох, что они достоверно знали, что ненавистная сила старого порядка исторически ушла в небытие навеки. Ибо А.Ф. вполне солидаризируется с В.В. в том, что закрытие черносотенной печати в явочном порядке 27 февраля было «ненужно, нецелесообразно, вредно».
И вот теперь, когда в течение 6 лет вся социалистическая и демократическая печать наглухо закрыта, оба противника рыцарски подают друг другу руки и сентиментально вздыхают о постигшем Россию несчастии — о ненужном, нецелесообразном и даже вредном закрытии черносотенных газет в момент революции.
«Но, — объясняет А.Ф., — это была ошибка самых широких кругов русской общественности. Недаром Н.В. Чайковский12 от имени Трудовой группы, где мы с Вами до революции работали, весьма энергично и настойчиво отстаивал в Совете целесообразность и необходимость вредной (с нашей точки зрения) меры против правой печати».
А.Ф. Керенский.
С Бурбонами не по пути
Но В.В. не унимается. «Запрещение газет в начале революции — факт не единичный». И, — продолжает нападать В.В., — это делал уже не Совет рабочих депутатов, а Временное правительство, во главе которого стоял Керенский.
Только здесь А.Ф. ставит уже общий вопрос: «Имеет ли право правительство в интересах целого, охраняя не только полицейский порядок, но и общественную безопасность, — имеет ли право правительство посягать на свободы и права отдельных групп или лиц»? В.В. относительно печати говорит «нет». На этот раз, слава богу, А.Ф. совершенно определенно и решительно отвечает: «Да».
Когда газета Горького «Новая жизнь» открыто печатает призыв к избиению офицерских чинов (после Корнилова), когда «Новое время» публикует мятежное воззвание генерала, во время внешней войны поднявшего знамя восстания, когда Бурцев в «Общем деле» оглашает в целях борьбы с правительством данные секретного заседания по военно-морским делам, нарушая интересы обороны государства, — это, говорит совершенно основательно А.Ф., уж не свобода печати, а государственное преступление.
Всё это правда. Но это совсем не вяжется с трогательным негодованием В. В-ча по поводу закрытия черносотенной печати в критический день 27 февраля.
Та же смесь сентиментализма с [п]олитической деловитостью проглядывает и в вопросе с гражданскими правами членов дома Романовых. Когда в первые же дни революции была отменена смертная казнь, главным образом для того, чтобы спасти жизнь царя, его семьи и главных деятелей его царствования от возможного самосуда, этот акт, — при всем кажущемся донкихотском благородстве, делает только честь государственной мудрости и политическому такту Временного правительства и, в частности, Керенского.
Но боль хороша и полезна, когда она в меру… В политической жизни даже благородство нельзя доводить до бесчувствия. Между тем А.Ф. — вслед за В.В. — горько оплакивает «лишение Временным правительством членов бывшего императорского дома избирательных прав в Учредительное собрание». Предоставления им этого права требовали не только соображения высшей справедливости, но и «правда истории».
Картина Шарля Беназе «Людовик XVI у эшафота». Конец XVIII в.
А.Ф. напоминает, что даже в Великую Французскую революцию никто из Бурбонов не пострадал только за то, что принадлежал к царствующему королевскому дому. Король продолжал королевствовать, пока не изменил, за что ему и отрубили голову, другой Бурбон13 вместе с Робеспьером заседал в Конвенте, а третий14 сражался в армии революции, прежде чем к старости стал королем Франции.
Высшая правда и исторический аргумент требовали предоставления пассивного и активного избирательного права гражданину Николаю Александровичу Романову с супругой. И Александр Федорович в разговоре с в[еликим] кн[язем] Николаем Михайловичем15 без всяких колебаний заявил, что будет отстаивать во Временном правительстве мнение большинства Совещания. «Только совершенно случайно, — объясняет он, — одним голосом во Временном правительстве прошло мнение, лишившее бывших великих князей принадлежавших им, как гражданам России, избирательных прав».
Историческая правда говорит нечто совсем другое. При Английской революции королю отрубили голову по суду. То же делали и французы при своей Великой революции. При последующих революциях короли стали умней, — вовремя показывать и пятки и наряжаться в маскарадные костюмы. При чрезвычайно деликатной революции, недавно совершенной в Греции16, туземное правительство попросило короля честью — на время выборов — прогуляться за границу. Друг Николая II Вильям II17 тоже добровольно отбыл своевременно на побывку в Голландию, и с наследником. Недавно наследник вернулся скромненько в свое имение, отказавшись от всяких претензий на престол. И однако какую бучу подняли не простые смертные, а представители великих держав. Еще поучительнее случай с бывшим австрийским императором венгерским королем Карлом18. И самому ему очень хотелось покоролевствовать в Венгрии, и вся чиновничья Венгрия приняла его с распростертыми объятиями. Кажись бы, полное слияние короля с народом. И вдруг в соседней Чехословацкой республике не понравились полеты на аэропланах из Швейцарии в Венгрию. Так она не только не позволила ему влезть на престол, но не допустила принятия им венгерского гражданства и пребывания в Венгрии.
И что всего поучительнее, никто на свете не признал это вмешательством в чужие дела.
Таковы политические требования, выработанные практикой столкновений народов со своими царствующими домами. Самое лучшее, что может сделать великодушная революция для бывших членов царствующего дома, — это посоветовать им как можно скорее отбыть куда-нибудь подальше за границу.
Отречение императора России Николая II в ночь на 3 марта 1917 г. В царском вагоне (слева направо): министр императорского двора В.Б. Фредерикс, генерал Н.В. Рузский, депутат Государственной думы В.В. Шульгин, председатель Центрального военно-промышленного комитета А.И. Гучков, император Николай II. Репродукция. Фото: РИА Новости
Два щедринских генерала
Тоска по высшей справедливости, проявленная в турнире двух русских рыцарей, является отражением или отзвуком крайнего идеализма, охватившего всю русскую интеллигенцию в период революции между мартом и октябрем.
Выборы в Учредительное собрание — непременно по системе с бесконечными хвостами19. Эсеровская «социализация земли», столь простая по своей первоначальной концепции, под влиянием идеалистов при практическом применении потребовала столь щепетильного «уравнительного пользования», что не только Вихляев20, а сам Бог мог прийти в отчаяние при решении этой проблемы. Первым делом было выдумано «право каждого на землю». Нужно было сложить всю территорию и разделить на число населения… Тому, другому, третьему — всем по кусочку… Либо по «потребительной», либо по «трудовой»… И чтобы каждый сам землю обрабатывал… Никакого наемного труда в земледелии… Хоть больной-разбольной: не смей посторонних нанимать… не смей эксплуатировать…
А почему бы бывшим членам императорского дома избирательного права не давать, раз теперь не все равные граждане?
В то время нужно было иметь мужество, против этого чтобы возражать. Недаром в Совещании по выборам в Учредит. собрание только 4 или 5 человек осмелились высказаться за ограничение. Среди них, по свидетельству В.В., был, конечно, большевик, но были и социал-демократ, и социалист-революционер.
В заключение я попрошу редакцию извинить меня за плагиат и повторения. Но этот рыцарский турнир очень характерен и для нас, современников, очень поучительный. Он напоминает мне моих двух знакомых генералов, которых покойный Щедрин на необитаемый остров посадил. Они тоже про старые блаженные времена вспоминали.
И здесь оба рыцаря вспоминают прегрешения свои против черносотенной печати, в то время когда большевики уже уничтожили в России всякую инославную21 печать. Оба горюют о лишении избирательных прав членов императорского дома в то время, когда вся царская семья и большинство других членов императорского дома перебиты большевиками, которые оставили на развод в[еликого] кн[язя] Николая Николаевича да «блюстителя престола» в[еликого] кн[язя] Кирилла.
Е[гор] Лазарев.
ГА РФ.Ф. Р-5824. Оп. 1. Д. 32. Л. 1-18.
1. Василий Васильевич Водовозов (1864-1933) — публицист, юрист, экономист, историк, член ЦК Трудовой группы и ЦК Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП), мемуарист. После октября 1917 г. оставался в Советской России, работал в Петроградском историческом архиве, преподавал. В 1922 г., поехав в командировку от наркомпроса в Германию, остался за границей, осел в Чехословакии.
2. «Дни» (19231-933) — ежедневная (с 1928 г. еженедельная, затем двухнедельная) газета, до 1925 г. издавалась в Берлине, далее в Париже. С 1928 г. редактором издания являлся А.Ф. Керенский.
3. Керенский А.Ф. Ответ В.В. Водовозову // Дни. 1923. N 347. С. 2-3.
4. Щеки (уст.).
5. Жалобы (уст.).
6. Бурцев Владимир Львович (1862-1942) — видный публицист, издатель, известный разоблачитель секретных сотрудников полиции в революционной среде, в том числе Е.Ф. Азефа. Ежедневная вечерняя газета «Общее дело» издавалась Бурцевым в сентябре — октябре 1917 г. в Петрограде и временно запрещалась после поддержки корниловского мятежа в июле 1917 г.
7. Страшно сказать (лат.).
8. 30 мая 1917 г. на упомянутом совещании с подачи эсера М.В. Вишняка (1883-1976) был поднят вопрос об ограничении избирательного права в Учредительное собрание для членов дома Романовых.
9. По новому стилю Февральская революция 1917 г. произошла в марте, и ряд эмигрантов ее называли именно так.
10. Лазарев ошибается: не в 1905 г., а в 1914 г., когда с началом Первой мировой войны в Одессе пересеклись еврейская и правомонархическая патриотические демонстрации, В.М. Пуришкевич публично поцеловал свиток Торы.
11. Имеется в виду манифест Николая II от 17 октября 1905 г.
12. Чайковский Николай Васильевич (1850-1926) — видный революционер-народник, издатель, борец с большевиками.
13. Луи Филипп Жозеф (1747-1793), герцог Орлеанский.
14. Луи Филипп (1773-1850) — представитель династии Бурбонов, участник Великой французской революции, король Франции в 1830 — 1848 гг.
15. Николай Михайлович (1859-1919) — внук Николая I, известный историк и нумизмат.
16. Речь идет о военном перевороте 1909 г. в Греции.
17. Имеется в виду Вильгельм II.
18. Карл I (1887-1922) — император Австро-Венгрии и король Чехии с 1916 по 1918 г.
19. Упрощенное название четырехчленной системы всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права.
20. Вихляев Пантелеймон Алексеевич (1869-1928) — видный эсер, управляющий министерством земледелия Временного правительства.
21. Инакомыслящую (уст.).
* Подзаголовки даны редакцией.
Источник: Российская газета