Откровенно говоря, к Довлатову в Пушкинском заповеднике относятся… как бы это сказать — сдержанно. Если менее осторожно и напрямки — я бы не сказал, что его тут любят.
Нет, вообще писателя Довлатова здесь конечно же знают, произведения его читают и ценят высоко. Кроме «Заповедника», в котором он, как известно, про Пушкинские Горы и написал. В чем тут дело?
Думаю, что экскурсовод Довлатов своим «Заповедником» грубо нарушил неписаные корпоративные правила славного музейного коллектива: этот коллектив можно критиковать с любой степенью резкости — на вас если и обидятся, то не сильно. Но смеяться над этим коллективом лучше не надо, даже если вы Довлатов. Фактически Сергей Донатович оказался в безвыходном положении: со своим писательским даром, редким чувством стиля и необычайно острым чутьем на ложный пафос он попал в эту закрытую корпорацию милых и добрых людей, смысл деятельности которых как раз и состоял в пафосном отношении к Пушкину. Не написать об этом было выше его довлатовских сил. А когда написал — получилось смешно. Ну и что было делать?
Получилось, что он вывел за руку из заповедника через одному ему известную волшебную довлатовскую дверцу своих героев на всеобщее обозрение. И кое-что в этом обозрении этим героям не понравилось. Разумеется, как и всегда бывает в таких случаях, герои предпочли пенять на автора. Что правильно.
Иду в Михайловском через поле в хвосте небольшой группки экскурсантов. Экскурсовод — эффектная брюнетка — говорит буквально следующее: «Конечно, Александр Сергеевич жил здесь полной жизнью. Но при этом сохранял духовную чистоту». Нет, думаю, как деликатно сказано — «полной жизнью». Да и «при этом» — тоже не слабо. Что называется, «здравствуйте, Сергей Донатович!»
Вот тут и жил Довлатов. Фото: Юрий Лепский
Ваш покорный слуга оказался в этом месте и в это время не случайно. В деревне Березино, что неподалеку от Михайловского, группа читающих бизнесменов выкупила дом, в котором когда-то жил экскурсовод Довлатов. Дом, дышавший на ладан, укрепили, довели до состояния музейного экспоната, восстановив интерьер двух жилых комнат — довлатовской и хозяйской — и решили представить публике для посещений и воспоминаний о писателе.
Из довлатовского «Заповедника»
«Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.
Пейзаж за окном. Фото: Юрий Лепский
В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из «Огонька». Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола…
— Главное, — сказал я, — вход отдельный.
— Ход отдельный, — согласился Михал Иваныч, — только заколоченный.
— А, — говорю, — жаль.
— Эйн момент, — сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой».
Рядом c этим домом один из читающих, понимающих и любящих искусство — точнее, Юрий Васильевич Волкотруб — построил небольшую галерею, в которой разместил вернисаж Ольги Ильиной, прапраправнучки Льва Сергеевича Пушкина. Словом, корреспондент «Российской газеты» был зван на вернисаж.
Именно там вышеупомянутый корреспондент и познакомился с молчаливым и загадочным человеком (назовем его N). В долгой вечерней беседе за бокалом белого сухого N доверительно сообщил, что решил заняться Пушкиным всерьез, поскольку понял, что великого поэта никто до сих пор не понимает правильно. И только ему, N, Пушкин открылся истинно. Мы помолчали. «И что, — поинтересовался я с содроганием, — что вам открылось?» «А вы понимаете, почему «Капитанская дочка» названа именно так?» — вопросом на вопрос ответил N. «Нет», — хрипло признался я. «Вот с этого и начните», — загробным голосом объявил N.
Стопроцентный Довлатов. Фото: Юрий Лепский
Промучившись всю ночь в липком кошмаре страшных догадок, наутро, валя с больной головы на здоровую, я опять сказал себе: «Здравствуйте, Сергей Донатович!»
Из довлатовского «Заповедника»
«Потоцкий украшал свои монологи фантастическими деталями. Разыгрывал в лицах сцену дуэли. Один раз даже упал на траву. Заканчивал экскурсию таинственным метафизическим измышлением:
«Наконец после долгой и мучительной болезни великий гражданин России скончался. А Дантес все еще жив, товарищи…»
И это тоже. Фото: Юрий Лепский
Лично мне по нраву позиция директора музея-заповедника Георгия Василевича. Он делает немало, чтобы Пушкин и Довлатов здесь не мешали друг другу, а помогали. Он уже давно открыл заповедник для талантливого, подлинного и интересного. Пусть каждый найдет здесь то, что лично ему дорого: русский пейзаж, живопись и фотографию, литературный текст и музыкальное произведение… Это Пушкинское пространство тем сильнее, чем оно более открыто таланту в любых его формах. Монастырский устав хорош для монастыря, но не для ландшафтного музея. Довлатов, разумеется, написал свою повесть не о Пушкинских Горах, а о стране, ставшей заповедником по отношению к остальному открытому миру. Заповедником со своими чудными и плохообъяснимыми правилами, мешающими жить нормальным людям.
Из того заповедника он уехал. А заповедник Пушкинский прекрасно усвоил довлатовский урок: чтобы быть жизнеспособным, надо стать открытым.
Источник: Российская газета