@Отцы и дети». Прототип Фенечки

Вчера вот встретил Фенечку в беседке, дал почитать ей книгу «о креозоте» и его антимикробных свойствах. Ей стало смешно, и он, воспользовавшись случаем, ее поцеловал. Всего-то.

Вызов за поцелуй

Писатель, тонкий наблюдатель, отметил: Фенечка упиралась. Но как-то — как девушка честная, которой в глубине души не очень-то хотелось упираться. Короче говоря, «уперлась слабо, и он мог возобновить и продлить свой поцелуй».

И тут «сухой кашель раздался за сиренями». За ними, как рояль в кустах, подсматривал главный базаровский неприятель, Павел Петрович Кирсанов. Идеалист лет сорока пяти. Разочарованный эстет. Базаров называл его пренебрежительно «аристократом». А Фенечка его боялась: он та-а-ак на нее смотрит, ужас. И ходит по пятам.

Надо напомнить: Фенечка была простой дворовой девушкой, дочкой экономки у Николая Петровича Кирсанова, брата Павла Петровича и отца Аркадия, приятеля Базарова. Мать умерла, а Фенечка была как одинокий ангел — жена Николая Петровича тоже скончалась, а он был добрым, скромным и любил играть на виолончели. Так что у них с Фенечкой родился мальчик. Но о базаровском поцелуе он так и не узнал. И на дуэль Базарова вызвал Павел Петрович — когда-то бравый капитан и англоман, и старомодный вольнодумец, разочарованный во всем от несчастной любви к полумистической «княгине Р.».

А что было дальше — всем известно.

Но кто эта Фенечка? Откуда ее взял Тургенев?

Письмо о сыне

В 1862 году, когда «Отцы и дети» вышли в «Русском вестнике», Иван Сергеевич получил письмо от знакомой, дочери декабриста Сергея Волконского, Елены Кочубей — с какими-то намеками на «Феничек», с которыми ему советовали быть поосторожней. Тургенев отвечал, отшучиваясь (13/25 апреля 1862) из Парижа: «Я очень рад, что мой роман Вам понравился. — Что же касается до Феничек и до грозящей мне от них опасности — то Вы, как говорится, положили палец на рану — и моя единственная надежда состоит в том, что я скоро так состареюсь, что ни одна даже Феничка не захочет разделить свою судьбу с моею».

И все же Фенечка была — совсем не мимолетная. Если точнее, то не Фенечка, а Феоктиста Волкова.

Не будем слушать сплетников — послушаем, что сам Тургенев говорил. В письме давнему другу Ивану Маслову, начальнику московской Удельной конторы Императорских имуществ (18/30 июня 1865, Спасское):

«Любезнейший Иван Ильич!

Сегодня будет у меня с тобою речь не о продаже и деньгах, а о совершенно другом деле. Слушай.

У меня в 1851м, 2м и 3м годах в Петербурге и здесь жила девушка, по имени Феоктиста, с которой я имел связь. Ты, может быть, слыхал о ней. Я в последствии времени помог ей выйти замуж за маленького чиновника морского министерства — и она теперь благоденствует в Петербурге. Отъезжая от меня в 53ем году, она была беременна, и у ней в Москве родился сын Иван, которого она отдала в воспитательный дом. Я имею достаточные причины предполагать, что этот сын не от меня, однако с уверенностью ручаться за это не могу. Он, пожалуй, может быть мое произведение. Сын этот, по имени Иван, попал в деревню к мужику, которому был отдан на прокормление.

Феоктиста, которая ездила к нему в прошлом году, тайком от мужа, не умела мне сказать, где лежит эта деревня и какого она ведомства: она знает только, что до этой деревни было верст 50 и что зовут ее Прудище. Имеет она также причины предполагать, что какая-то дама взяла к себе ребенка — которому в деревне житье было плохое — и что эта дама попала в больницу. Из этого всего ты можешь заключить, что голова у этой Феоктисты слабая.

Теперь она опять едет в Москву (заезжала она сюда, чтобы на меня посмотреть — мужа ее отпустили на месяц в Богородицкий уезд) — и я направил ее к тебе с тем, чтобы ты помог ей в ее разысканиях. Если этот Иван жив и отыщется, — то я бы готов был поместить его в ремесленную школу — и платить за него.

<…> Во всяком случае, будь так добр, окажи свое высокое покровительство этой Феоктисте Петровне Волковой, которая явится к тебе с письмом от меня. <…> Муж — ни о чем не знает; впрочем, он очень смирный и порядочный человек.

NB. Денег Феоктисте не давай — она уже получила от меня».

Были еще письма Маслову. Но разыскал ли Маслов сына Феоктисты Волковой и что с этим мальчиком стало, неизвестно.

700 рублей за любовь

Какие-то подробности о Феоктисте Волковой чуть позже, в 1880х, появились в воспоминаниях литератора и журналиста Николая Берга. Вот что можно узнать из рассказов, которые Берг старательно записал.

В 1851 году Иван Сергеевич встретился в доме своего дяди, Петра Николаевича Тургенева, жившего в Москве, с двоюродной сестрой Лизой, девушкой лет шестнадцати. У Лизы, Елизаветы Алексеевны, служила девушка Феоктиста, которую «все по тогдашним обычаям называли Фетисткой». «Недурная собою брюнетка». Взгляд у нее был «невыразимо привлекательный». И в целом «стройности она была поразительной, руки и ноги у нее были маленькие; походка гордая, величественная. Ни с какой стороны она не напоминала девичью и дворню». Вдобавок Лиза одевала Фетистку как барышню.

Иван Сергеевич, как уверяет Берг, зачастил к кузине. Потому что оказался без ума от горничной Фетистки.

«Довольно скоро Иван Сергеевич повел с кузиной «прозаический» разговор, которого она с часу на час ожидала и потому достаточно к нему приготовилась. Кузен услышал от нее такой куш, что, несмотря на свою влюбленность, был несколько озадачен. <…> Потолковали еще немного, и дело кончилось на семистах рублях: цена большая, так как дворовые девки продавались тогда рублей по 25, 30 и не шли далее 50. Последняя цифра даже считалась «сумасшествием»… Деньги были тут же отданы, а на другой или на третий день Фетистка, обливаясь слезами, перебралась на квартиру Ивана Сергеевича, который ей признался тут же, что «очень ее любит и постарается сделать счастливой».

Что он ее любит, Фетистка давно знала, но в счастье с ним не верила».

После идиллии

Наверняка в таких не обязывавших ни к чему рассказах присочиняли многое. Чем был не повод позлословить — у Тургенева и недругов, как и друзей, всегда хватало. Не проверишь, заплатил ли писатель за Феоктисту 700 рублей, — но если бы и так, имел ведь право. Судить те времена и нравы по современным меркам нелепо — вот и не будем. Но зато по этим слухам можно получить хотя бы представление о том, как появилась Феоктиста у Тургенева.

В 1852 году писателя сослали в Спасское. На пару лет. За то, что он опубликовал посмертный некролог, посвященный Гоголю. Причина была странной — но сейчас речь не об этом. Он перевез из Петербурга в Спасское и Феоктисту.

Берг описал, в какие «всякие богатые материи, одежды, украшения, белье из тонкого полотна» Иван Сергеевич одел «крепостную любовницу» — и жил с ней в Спасском точно так, как виолончелист Николай Петрович Кирсанов с Фенечкой в «Отцах и детях». Хотя не слишком этот факт выпячивал — точнее, попросту скрывал. Все-таки это было не совсем прогрессивно.

А что Феоктиста? В Спасское к сосланному Тургеневу приезжала шумная компания — Боткин, Дружинин, Григорович. Он завел знакомство с жившими недалеко Толстыми — Марией Николаевной (сестрой Льва Николаевича) и ее супругом. Мария Николаевна зачастила в Спасское, Тургенев от нее был без ума, как, впрочем, и она. И в скором будущем все это кончится тем, что Толстая от мужа уйдет. Лев Николаевич записывал себе в дневник: нехорошо — он этот грех записывал на счет Тургенева. Да, но тогда еще, в середине 1850-х, в жизни Ивана Сергеевича появилась и Ольга Тургенева — кузина писателя и тоже совершенный ангел, готовая «тургеневская девушка», и ее даже записывали в невесты…

Где тут было место Феоктисты?

Версия Николая Берга: «Прошел идиллический год… может, и меньше… новый барин Фетистки начал сильно скучать. <…> С нею не было никакой возможности говорить ни о чем другом, как только о соседских дрязгах и сплетнях. Она была даже безграмотна! Иван Сергеевич пробовал было в первые медовые месяцы (когда с нею почти не расставался) поучить ее читать и писать, но увы! Это далеко не пошло: ученица его смертельно скучала за уроками, сердилась… Потом явились на сцену обыкновенные припадки «замужних женщин», а вслед затем произошло на свет прелестное дитя…»

В мае 1855-го приятель Павел Анненков, первый биограф Пушкина, который часто помогал Тургеневу по-дружески в деликатных вопросах, сообщив о работе над «Сочинениями Пушкина», добавил, между прочим, новость о беременности Феоктисты. В ответ Иван Сергеевич писал тревожно: «Насчет Феоктисты дело выходит скверно — тем более, что это дело не моих рук — пожалуйста, оказывайте ей свое покровительство, а я ей на днях вышлю опять рублей 25. Кстати, почему Вы велели Колбасину сказать мне, что я «штучка»? Непонятно!»

Словом, Феоктисте ничего хорошего, конечно, не светило. В 1856 году Тургенев получил наконец разрешение и срочно засобирался в Париж. Всем было ясно: это он к Полине Виардо. Но тут в истории уж слишком много неизвестных…

Последний разговор

Николай Петрович женился (брат Павел Петрович позволил) на Фенечке.

Иван Сергеевич много лет спустя все хлопотал о Феоктисте.

В 1862 году, вслед за «Отцами и детьми», он написал ужасно нервное — отчаянное даже — эссе «Довольно!». В нем он, как Базаров, объявлял всю жизненную суету никчемной. В нем, как Павел Петрович, пытался объяснить, отчего мечтает — куда-нибудь, чтоб скрыться от всего и всех.

И в нем он обращался к той, чей профиль в старой церкви не давал ему покоя. Такой и Николай Петрович у него в «Отцах и детях» запомнил Фенечку — «в приходской церкви, где-нибудь в сторонке, тонкий профиль ее беленького лица».

Кто знает, сколько бед и болей, душевных катастроф скрывала вся эта история Тургенева и Феоктисты-Фенечки…