- Ксения Батанова
- Би-би-си
EyeEm
«Я вышел из тюрьмы в 2018 году. Я отсидел два года за наркотики и ссору с подругой, которая закончилась тем, что я ей влепил. Это случилось только однажды за пять лет отношений. Но я понял, что раз я смог сделать это один раз — смогу и другой», — рассказывает Русской службе Би-би-си 26-летний англичанин Томас Смит*.
Томас — участник программы по изменению поведения агрессоров, разработанной британским министерством юстиции. Эта и другие программы работают с причиной, то есть автором домашнего насилия, а не с его последствиями, то есть жертвой. Но можно ли исправить поведение агрессора?
Русская служба Би-би-си изучила опыт Великобритании и России.
После выхода из тюрьмы за избиение своей подруги Томас Смит в течение полугода, каждый вторник с 6 до 9 вечера приходил в группу, где с ним и другими мужчинами работали специалисты по поведению. Если бы он отказался или перестал ходить на занятия, его могли отправить обратно в тюрьму.
«Вообще-то мне там понравилось чуть ли не с первого занятия. Я очень многое про себя узнал — про злость, про триггеры, про то, как не загонять себя мрачными мыслями еще глубже», — говорит Томас.
Он оправдывает себя тем, что если бы не наркотики, он вряд ли бы ударил подругу. После освобождения употреблять он перестал: «Я даже алкоголь не пью. Работаю водителем в NHS [Национальная служба здравоохранения] уже почти два года. Я вообще первый раз в жизни так долго работаю. До этого зарабатывал на жизнь мелкими кражами».
Сейчас он живет один, но видится со своими тремя дочерьми по выходным. «Старшей семь лет, средней четыре, младшей год. Средняя и младшая — дети от женщины, которую я ударил. Младшая появилась после того, как я вышел из тюрьмы. Мы долго не виделись с подругой, вот и случилось», — делится Томас.
Что говорят цифры
В Великобритании за время первого, весеннего локдауна полиция зафиксировала почти 260 тысяч случаев домашнего насилия — на 7% больше, чем за тот же период прошлого года. В первые недели, по данным совместного исследования программы Би-би-си «Панорама» и организации Women’s Aid, полиция получала сообщения от жертв почти каждые 30 секунд. Статистика была тревожной и до пандемиии — каждую неделю в Великобритании от рук своего бывшего или нынешнего партнера умирали две женщины.
«Ежегодно в стране происходит 2 миллиона случаев домашнего насилия. Как вы понимаете, у каждого из этих случаев есть автор. Довольно много насильников, не правда ли? И они могут принадлежать к любому социальному слою», — говорит Вероника Оакшотт, руководитель проекта по работе с домашними насильниками Drive. Вероника и ее команда работает с людьми, которые потенциально могут убить или серьезно покалечить своих партнеров или детей.
Информацию о таких мужчинах в Drive передавала британская организация MARAC. Эта служба работает по всей Великобритании, ее задача — проведение регулярных встреч на местном уровне с полицией, социальной службой по защите детей, независимыми консультантами по проблемам домашнего насилия и другими службами. На встречах они обмениваются информацией о домах, в которых может произойти домашнее насилие, или где оно уже происходило.
Специалисты Drive получали информацию и вместе с другими службами начинали работать с абьюзером и жертвой. Ноу-хау проекта Drive стало системное сопровождение жертвы и насильника специалистами.
«С насильником работает свой менеджер, специалист высочайшего класса. С жертвой постоянно на связи другой консультант. Они общаются друг с другом. Если насильник говорит, что он исправился, а жертва рассказывает своему консультанту, что он не выпустил ее из дома, мы можем подключить полицию или социальные службы», — рассказывает Вероника.
Veronica Oakeshott
Вероника Оакшотт работает с людьми, склонными к домашнему насилию
65% мужчин, с которыми занимается Drive, имеют как минимум еще одну дополнительную проблему помимо насильственного поведения: зависимость от алкоголя или наркотиков, отсутствие работы или плохие жилищные условия. «Это ни в коем случае их не оправдывает, — говорит Вероника. — Но решение этих проблем может повлиять на поведение абьюзера».
Джейни Старлинг, менеджер отдела кампаний феминистической организации Level Up, настроена более пессимистично: «Каждый из нас имеет возможность навредить другому. И каждый из нас сам выбирает, делать это или нет. Я не уверена, что все мужчины, которые направляются на программы в обязательном порядке, настроены на собственное изменение. Конечно, они будут приходить на программы, чтобы не сесть в тюрьму или иметь возможность видеть своих детей. Но изменят ли они они свое поведение? Конечно, нужно работать и с ними, но важнее все таки помощь женщинам».
Томас Смит уверен, что мужчины должны иметь возможность посещать такие программы. «Абьюзеру надо признать, что его поведение — это только его вина. Но помощь ему тоже нужна», — говорит он.
Ученые говорят, что программы по изменению домашних насильников все же снижают статистику насилия. При этом методы и доступность программ отличается в разных частях Британии.
«В стране нет единой национальной стратегии того, как должна проходить работа по предотвращению домашнего насилия с помощью изменения поведения агрессора», — говорит Вероника Оакшотт.
В январе 2020 года Drive и ещё 70 организаций обратились к правительству с требованием разработать и профинансировать единую стратегию программ по исправлению поведения абьюзеров. По ее мнению, эффективность таких программ очевидна, и работа с насильниками уменьшает число случаев домашнего насилия.
«Это не психотерапия»
Организация Respect работает с с домашними насильниками в Англии и Уэльсе. Она существует с 2001 года, и 40-страничный свод правил, по которым она действует, начинается так: «Мы обеспечиваем безопасность жертвы домашнего насилия, работая с причиной, то есть с насильником». «Программы по изменению поведения — это не психотерапия для мужчин. Наш главный клиент — это их жертвы. Все что мы делаем с ним, мы делаем для нее», — говорит Кейра Бергман, которая сотрудничает с Respect.
«Приходят добровольно, но было бы лукавством говорить, что мужчины делают это добровольно со словами «я долго думал над своим ужасным поведением и хочу измениться». Таких почти нет. В основном, мужчины обращаются после серьезных — с криками, драками, приездом полиции — ссор со своими партнерами и после угроз жен или подруг, что они уйдут, если он не изменится», — поясняет она.
И Кейра, и Вероника произносят «мужчины», когда говорят о насильниках, и «женщины», когда речь идет о жертвах. Конечно, есть и обратные случаи, однако статистика неумолима — подавляющее большинство случаев домашнего насилия совершаются мужчинами.
С коллегами согласен помощник офицера по программе реабилитации из организации KSS CRC Карл Холл, который работает с уже осужденными за домашнее насилие мужчинами. Он говорит, что среди абьюзеров встречаются женщины, но, как правило, их агрессия — это реакция на насилие со стороны мужчины, которое случилось до этого.
Все опрошенные Би-би-си британские эксперты упомянули главный залог того, что программа по изменению поведения насильника сработает — нужно быть на связи с его жертвой.
«Если вы не находитесь в контакте с жертвой с того самого момента, когда вы начинаете работать с ее обидчиком, вы можете сильно ухудшить ее жизнь», — предупреждает Кейра Бергман.
Она напоминает, что домашние агрессоры — большие манипуляторы, и от них можно ожидать чего угодно. «Например, жена или подруга согласилась не уходить, если партнер пойдет на программу по изменению поведения. Но ничего не мешает ему записаться и просто перестать ходить, а дома говорить, что он по-прежнему посещает занятия», — приводит пример Бергман.
«Во время занятий они могут кричать, ругаться, угрожать избить партнера или детей когда придут домой. Если мы слышим такие угрозы, то сообщаем в полицию», — рассказывает Холл.
С поведением абьюзеров работают на групповых и индивидуальных занятиях, которые продолжаются от нескольких недель до года.
Как правило, тренеров в группе двое — мужчина и женщина. Такое сотрудничество помогает продемонстрировать участникам программы, как выглядят здоровые отношения между людьми разного пола.
Что происходит в России
В России нет официальной статистики случаев домашнего насилия, но общественные организации, которые занимаются помощью пострадавшим, говорят об увеличении запросов о помощи на 10-20% с начала пандемии. Точные данные отсутствуют из-за того, что в российском законодательстве термина «домашнее насилие» не сущестует.
Есть данные МВД, согласно которым за январь-сентябрь 2019 года в России совершили около 15 тысяч преступлений в отношении женщин в сфере семейно-бытовых отношений. Есть также данные Росстата, где указано, что в 2019 году в России в отношении женщин кто-то из членов их семей совершил более 23 тысяч преступлений.
«Я начала заниматься этой темой, когда сама пыталась врезать своему ребенку. Страшно стало ребенку, я никогда не забуду его глаза, а мне стало стыдно. Я подумала, что я не тот человек, который бы хотел бить своих детей», — рассказывает одна из российских активисто, которая попросила не упоминать свое имя. После эпизода, о котором она говорит, женщина начала помогать людям, которые считают, что не справляются со своей агрессией.
В России существуют отдельные организации, которые занимаются работой с агрессорами и разрабатывают программы для изменения поведения домашних насильников. Но, как правило, это частные инициативы, никакой единой государственной стратегии по предотвращению домашнего насилия нет.
Кризисный центр «Екатерина» в Свердловской области с 1998 года помогает женщинам и детям, пострадавшим от домашнего насилия. Два года назад директор центра Ольга Селькова разработала программу для мужчин, которые были осуждены за домашнее насилие и находятся либо в колонии, либо на испытательном сроке.
«Я собирала информацию буквально по крупинкам, в основном программа построена на модели Дулута (американская программа по предотвращению домашнего насилия, построенная на ключевой роли гендерных установок — прим. Би-би-си). Мы начинаем с того, что помогаем им узнавать свои эмоции, объясняем, на что и почему они злятся», — рассказывает Ольга.
Программа проводится совместно с главным управлением ФСИН по Свердловской области. Ольга Селькова говорит, что пока аналогов этой программы в стране нет. За два года через нее прошли 39 мужчин.
«У нас была группа убийц. Это реально опасные мужики. Большинство из них в детстве все время колотили родители. Они необразованны, у них огромные пробелы в знаниях. Они не понимают, что такое эмоциональный интеллект. Они и слов-то таких не знают», — говорит Селькова.
Данных о том, во сколько российскому бюджету обходится домашнее насилие, нет. Алена Попова, одна из авторов и сторонников закона о домашнем насилии, который в России пока нет принят, уверена, что если посчитать экономическую составляющую таких преступлений, то она просто зашкаливает.
«Не дать дойти насильнику до красной черты — экономически выгоднее для всех граждан. Временная или постоянная потеря трудоспособности, невозможность женщине содержать себя и детей, падение в нищету — налогоплательщикам намного дешевле остановить агрессора», — убеждена Попова.
В полицейской статистике английского графства Кент упоминается абьюзер, который в течение своей жизни совершил насилие в той или иной форме над 230 женщинами.
«Реабилитация и помощь этим жертвам стоят гораздо дороже, чем изменение поведения одного мужчины. Работать нужно с источником проблемы, а не с ее последствиями», — соглашается Карл Холл.
По итогам 2016-2017 годов, домашнее насилие обошлось британскому бюджету более чем в 66 млрд фунтов в год. Основная часть этих денег ушла на психологическое и физическое восстановление жертв и на возмещение ущерба от потери женщинами работы.
«Женщины, ставшие жертвами домашнего насилия, платят двойную цену. Сначала их бьют, а потом им же приходится искать себе новое жилье, переезжать в другой город, менять или даже терять работу, переводить детей в другой сад или школу, и все это дорого им обходится, в том числе в финансовом плане. Настало время изменить вопрос «Почему она не ушла?» на «Почему он не перестал?» — убеждена Вероника Оакшотт.
* имя героя изменено по его просьбе